Не бойся: Часть 4

Прохладным осенним утром Сэм и Инга в последний раз вышли на веранду храма. Высокое небо было безоблачно чистым, обновленный лес проступал сквозь утреннюю дымку. Сэм перекинул через плечо потрепанный рюкзак, взял Ингу за руку, и они спустились вниз по ступеням. Инга зябко поежилась, она была в своей прежней одежде, коротких шортах и майке, и ей было холодно. Из мира Храма она уносила с собой только стеклянный лабиринт, подаренный Айкой-сама. Она вновь соорудила для него мешочек и повесила на шею.
Айка-сама, сенсей и Мамура вышли их проводить. Айка была в строгом кимоно замужней женщины и без стеснения прижималась к сенсею. Тот пытался сохранять гордый невозмутимый вид, но забывался, и тогда его лицо молодело, и появлялась счастливая безмятежная улыбка.
Мамура, стиснув зубы и стараясь не опираться на раненную ногу, спустился с веранды.
— Прощайте, — сказал он Сэму и Инге. — Вы были для меня как брат и сестра.
Его лицо было обезображено шрамом, левый глаз навсегда закрылся.
Инга обняла его и поцеловала в щеку.
— Прощай, Мамура. Живи счастливо.
— Прощайте, — сказал сенсей. — Вы были хорошими учениками и стали отличными воинами.
Айка-сама обняла Сэма и Ингу одновременно. От нее пахло дымом очага, теплом и домашним уютом.
— Я благодарна судьбе, которая привела вас в мой мир.
Это была вновь прежняя Айка-сама, прекрасная и уверенная в своей правоте. Но Инга теперь смотрела на нее иначе и не могла так быстро забыть мертвые глаза Хироки, в которых отражается пылающее небо, и залитую кровью Мэгуми, которая нетерпеливо и досадливо подталкивает Ингу к залу хондо. В утешение Инга думала о том, что Хироки и Мэгуми погибли, защищая то, что им было дорого.
— Время, которое мы провели в твоем мире... — Инга сбилась, она и не думала, что прощаться будет так трудно. — Это было хорошее время...
Айка улыбалась, и Инга подумала, что навсегда запомнит их так: ранним прохладным утром Айка-сама в обнимку с сенсеем и чуть в стороне покалеченный Мамура.
— Прощайте, — сказал Сэм.
— Ваша дверь, — Айка-сама наклонила голову, незаметно поворачивая мир, и в проеме ворот возникла массивная дверь, украшенная коваными цветами и листьями.
Сэм потянул Ингу вперед. Трава в утренней росе холодила босые ноги. Она обернулась и увидела, как Мамура машет им рукой. Она махнула в ответ. Сэм толкнул дверь, и они вышли в коридор, пустой и белый.

Коридор
Сэм сидел у стены на корточках и что-то искал в рюкзаке. Инга рассеянно трогала дверь, вела пальцем по кованому цветку. Там, за дверью, поднимается красное солнце, Айка-сама разводит огонь в очаге, а они снова в коридорах, в замкнутом пространстве Дома, дышат его искусственным воздухом.
— Как думаешь, теперь у них все будет в порядке?
— Мне все равно, что будет у них, — буркнул Сэм. — Меня интересует, что будет у нас. Как я мог так ошибиться? Не самый плохой мир, можно даже сказать, хороший, но все же... Какого черта мы там оказались?
В коридорах к нему вернулась привычка говорить с самим собой, не обращая внимания на Ингу. Она села перед ним.
— Ты все еще похожа на японку, — фыркнул Сэм.
Инга потрогала лицо. Интересно, как она сейчас выглядит?
— Ничего, тебе даже идет. Бьюсь об заклад, что когда мы там были, ты думала, что японцы безумно красивы, а я — урод.
Сэм хихикнул и выудил из рюкзака сложенный вчетверо тетрадный лист. Карта, вспомнила Инга. Карта с дверью на выход из Дома. Они пытались найти выход, а по ошибке попали в чужой мир. Это пустяки, сейчас Сэм найдет верную дорогу, и они вернуться домой.
Инга поразилась, с каким равнодушием она думает о возвращении. Гораздо больше ее интересовало другое. Сэм прав, в мире Храма он совсем не казался ей красивым. Она считала его отвратительным. Он издевался и смеялся над ней, она боялась его и старалась держаться подальше. Но теперь они стали прежними, к ним вернулась память, они снова в коридорах, и Инга рада, что Сэм рядом.
— Черт... — он нахмурился, вглядываясь в карту.
— Сэм, знаешь, однажды Айка-сама сказала, что я сплю и не желаю просыпаться. Как думаешь, что она имела в виду?
— Черт! Быть не может! — он побелел, губы дрожали от гнева. — Посмотри! Посмотри сама!
Протянул ей карту.
— Ты, лучшая ученица сенсея! Ты видишь это?
Она сморщилась:
— Ну зачем ты опять? Я думала...
— Оставь свои бредни! Проснись и посмотри на карту!
Недоумевая, Инга взяла листок. Без напряжения перевернула пространство детского рисунка. Как легко это удается, как просто, и голова не кружится, а прежде кружилась. Уроки сенсея не прошли даром.
Макет Дома налился жизнью, выскочил из плоскости и затанцевал перед глазами. Инга на ощупь пробежалась по коридорам и лестничным пролетам. И отшатнулась. Это было как кукольный домик рядом с многоэтажной высоткой. На вкус как розовая соевая сосиска после прожаренного куска мяса. Это была...
— Фальшивка?
— Да! — в отчаянии воскликнул Сэм. — Подделка! Урод, вербовщик проклятый! Сделал меня, как сосунка! Как я мог купиться на эту чушь, как?!
— Я же тебе говорила... — вырвалось у Инги. Лучше бы промолчала.
— Ты, ты мне говорила?! Да ты еще ни разу ничего умного не сказала! Ты же только ноешь и путаешься под ногами! — Он скомкал карту и бросил на пол. — Мейран, маленькая дрянь! Это она меня подставила! Говорил же, что нельзя верить кицунэ...
Сэм в ярости вскочил на стену, побежал по потолку. Внезапно в его руке сверкнула катана, и он вдребезги разнес лампу. Осколки посыпались вниз. Инга отскочила и прижалась спиной к двери.
— Что это? — Сэм удивленно рассматривал меч. — Не думал, что это останется со мной... Инга, попробуй тоже!
— Нет... — она затрясла головой. Неужели в ее руках снова может появиться беретта Кугуар, наполненная ядовитой злостью и жаждой уничтожения? С ужасом вспомнила, как поддалась искушению и выстрелила в Сэма. Такое больше не должно повториться. Это оружие против демонов, а с ними покончено.
Обнаружив, что катана по-прежнему с ним, Сэм повеселел. Спрыгнул с потолка и заявил:
— Встречу Мейран — убью! Я люблю тебя, Сэм, люблю... — передразнил ее тонкий голосок. — Тьфу!
— Она здесь ни при чем. Вербовщик сначала показал настоящую карту, а потом подменил на фальшивку. А ты... мы не проверили.
— Какой же я идиот, — убитым голосом сказал Сэм.
Его настроение опять изменилось, губы сжались, глаза нехорошо потемнели. Он молча взял рюкзак и быстро пошел вперед по белому коридору.
Это напугало Ингу больше, чем его предыдущий всплеск ярости.
— Сэм! — она побежала следом. Место на полу, засыпанное осколками разбитой лампы, не задумываясь, пробежала по стене. — Ты куда?
Он сунул ей под нос запястье, в котором темнел квадрат.
— У меня контракт, забыла? Прощай.
Шарик заколотился в стеклянном лабиринте, Инга стиснула кубик. Контракт в какой-то жуткий мир... Она забыла.
— Подожди! Неужели ничего нельзя сделать?
— Что сделать? Карта оказалась фальшивкой, а я — полным идиотом. Из Дома не выбрался. А контракт скоро начнет действовать.
Инга была ошеломлена. Карты нет, Сэм должен идти в чужой мир, а она? Что будет с ней? Она снова останется одна в бесконечных, запутанных коридорах. Нет, она не боится, но все же... «Неправда, — звякнул шарик в лабиринте, — ты боишься».
— Я с тобой... — слабо выговорила она.
— А на черта ты мне там нужна?! — взорвался Сэм. — От тебя же одни неприятности! Уходи, иди ищи свою дверь!
Обида мокрой тряпкой хлестнула по щекам, в глаза защипало. Инга закусила губу. Он прав, в конце концов, кто ей Сэм и кто она Сэму? Никто.
— Ты сам облажался, а теперь на меня сваливаешь! — заорала она. — Это нечестно! Кто говорил, «я знаю Дом, я прошел семьдесят три коридора»? Кто?!
Злость клокотала в ней, бешено колотился шар в кубике.
Сэм только этого и ждал.
— Умная, да? А я — облажался? Ну и отлично! Тогда я пошел, а ты — оставайся!
— Ну и отлично! — прокричала ему вслед Инга. — Отлично! Без тебя обойдусь.
Села у стены и отвернулась. А когда обернулась, Сэм уже скрылся за поворотом.
— Без тебя обойдусь, — пробормотала она и вытерла глаза. Вынула кубик. Шарик, подпрыгивая, несся по третьему уровню, звякал, бестолково бился о стенки, внезапно останавливался и мчался в противоположную сторону. Она вздохнула. Белый коридор был тих и пуст, блестели на полу осколки. В конце коридора высилась дверь и тянула к себе, как магнит. Там, за дверью, уже поднялось солнце, Айка-сама готовит обед и что-то негромко напевает. Быть может, стоит вернуться и жить счастливой размеренной жизнью, нести воду из родника, идти в деревню за рисом, молиться неведомым богам и однажды увидеть, как улыбаются дети Айки-сама и сенсея.
Инга поднялась и побежала прочь, подальше от призывного пения двери.
Коридоры сменяли друг друга, она размеренно и свободно бежала вперед, пока голова не прояснилась и мысли не стали четкими. Какая же она глупая, так легко позволила себя провести. Но надо отдать ему должное, он был очень убедителен: так рьяно кричал, театрально размахивал руками, брызгал слюной, она поверила, конечно, поверила. Больше она не позволит, она придет и скажет... Тут мысли запнулись. Сначала надо его найти, чтобы что-то ему сказать.
Инга огляделась, прислушиваясь к себе и Дому. Стены сотрясала легкая вибрация, двери тянули каждая свою бесконечную песню, от шагов по полу расходились круги, прикосновение пальцев к стене оставляло ребристый след. «Получится ли?», стукнулся шарик в лабиринте. Она улыбнулась. Если получалось в мире Храма, то получится и здесь.
Она подпрыгнула и вывернула пространство, как чулок. Боль вспыхнула во всем теле, в кончики пальцев вонзились иголки, желудок стиснула ледяная рука. Инга замычала, забилась, но терпела, удерживая себя в таком положении. Потом без сил рухнула на пол. Но все же успела, как через туман, уловить контуры коридоров. Она увидела этот этаж Дома сверху.
Отдохнув, снова вывернула пространство, будто свитер, рывком вытянув к себе рукава. Вскрикнув от ожидаемой боли, висела под острым углом к коридору, и смотрела, пока хватило сил.
В третий раз это показалось совсем легко, только руки и ноги стали холодными, а голова пылала, как в огне. Инга лежала на спине и разглядывала схему этажа. По коридорам шла вибрация, она усиливалась к середине коридора и угасала в окончаниях. Расположение и количество дверей определенного типа указывало на то, сколько поворотов и в какую сторону нужно сделать, чтобы выйти к центру этажа или, наоборот, попасть в самые дальние закоулки. Круглые светильники предупреждали об опасности, о том, что коридор нестабилен и готов перевернуться, провалиться в пространстве. Длинные лампы дневного света говорили о том, что коридор спокоен и безвреден. Свет без видимых источников освещения сигнализировал о максимальной опасности, а темные, неосвещенные коридоры были застывшими и никогда не менялись.
Она была не одна, по этажу ходили люди: ближе к центру этажа цепочкой двигались чужие и непонятные, в правом бродили две одинокие фигуры, а далеко в левом крыле двигался Сэм. Она узнала его. Он перемещался как-то странно, быстрыми рывками, только что был на одном месте, а через секунду оказывался на другом. Далеко. Ничего, она его догонит. Инга поднялась и уверенно пошла вперед. Сэм говорил, что контракт начнет действовать через двенадцать часов. Время, проведенное в Храме, бесконечные летние дни и долгие вечера, ничего не значили для Дома, в коридорах которого не прошло и секунды. Но она не помнила, сколько времени они с Сэмом искали дверь до того, как попасть в Храм, и поэтому не могла сообразить, сколько времени осталось до начала контракта. Казалось, что очень мало. Она должна спешить.
Она бежала по коридорам, выбирая светлые, с небольшим количеством дверей, обходила те, которые выглядели подозрительными. Три одинаковые деревянные двери пели о том, что нужно трижды повернуть направо, усиливающаяся теплота стен вела к лестнице и проходу на следующий этаж. Инга была подобна крошечному шарику, который скользит по лабиринту, направляемый неведомой рукой.
Она была так уверена в себе, что слишком поздно обратила внимание на посторонние звуки. Бежала по узкому коридору, светлому, правильному, с новеньким линолеумом на полу и выкрашенными зеленой краской стенами, по абсолютно безопасному коридору, который выходил под прямым углом в другой коридор, тоже вполне безопасный. Но там кто-то был. С лязганьем и натужным скрипом там шли высокие непонятные фигуры, отбрасывая колышущиеся тени.
Инга будто налетела на невидимую преграду и почувствовала удар в грудь. Шлепнулась на пол и спиной поползла назад, разевая рот в беззвучном крике. В проеме передвигались невозможные, невероятные фигуры, топорщились металлические иглы, окованные железом подобия ног с гулом ударяли в пол, огромные, непропорциональные конечности болтались вдоль туловища. Каждое их движение сопровождалось визгом и скрежетом. Эти существа не могли быть людьми, но они, определенно, были живыми.
Перехватило дыхание, словно из коридора выкачали воздух. Красным ударило по глазам, звук царапал кожу, запах с шипением полз по телу. Она скорчилась, пытаясь ограничить себя в пространстве. Кто-то большой и непонятный, чужой, далекий, равнодушный, проходя мимо, вывернул ее сознание и без интереса отбросил. Инга закричала — в нос ударила волна химического лимонного аромата. «Не бойся. Не бойся. Не бойся». Дрожь бежала по телу синими огоньками. Не боятся? Она не понимала, что это значит.
В проеме коридора прошла последняя фигура, жуткая, шипастая, растопырившая во все стороны конечности. Лязг и скрежет удалялись. Инга упрямо поползла вперед, заглянула за поворот. Стены вдруг задергались вверх—вниз, как на резинке. По коридору удалялись, поскрипывая, стулья с высокими спинками.
— Стражи... — воздух со свистом ворвался в легкие. Инга ткнулась головой в пол, теряя сознание. Сэм был прав, в прошлый раз ей повезло гораздо больше.

Она очнулась рывком и недоуменно уставилась на свои руки и голые колени. Белая прежде кожа теперь была коричневой, короткие волоски — золотистого оттенка. Повела плечами, оглядывая себя. По спине скользили волосы, длинные, густые и совершенно белые. Почему-то это ее насмешило. Она превратилась будто в негатив от самой себя — то, что было светлым, потемнело и наоборот. Провела языком по зубам, надеясь, что уж зубы-то остались белыми.
Что-то изменилось в ней. Никогда прежде окружающее не казалось ей таким ясным, гармоничным и естественным. Шарик ровно бился в лабиринте в такт ударам сердца, коридор выжидающе замер. Сколько времени она провела без сознания, сколько времени у нее осталось?
Инга вытянулась в струнку, раскинула руки, а потом на выдохе соединила ладони. В этих движениях не было нужды, но так получалось легче.
Пространство свернулось, как тетрадный лист, в трубочку, искривились стены, двери стали узкими. Инга захватила верхний этаж Дома и тянула изо всех сил, пока пространство этажей не соединилось внахлест. В месте соединения сделала прокол и протащила себя, как горячий нож сквозь масло. На коже выступила испарина. Навалился знакомый кислый запах, несвежая одежда, подгоревшая еда, дурные сигареты и дешевый алкоголь. Инга разлепила мокрые от пота ладони. Перед ней было темное и грязное убежище Грогана.
В сумрачном зале все было как и в прошлый раз, только, пожалуй, людей поменьше. Также кто-то сидел за липкими столиками и, нервно оглядываясь, вполголоса вел беседу, также кто-то гонял шары в светящемся кубе, зеленые огни мерцали на черных стенах, нависал над головами низкий потолок. Закутанная в ворох одежды старуха в упор посмотрела на Ингу, недовольно поджала губы и отвернулась. У дальней стены стоял Гроган.
Инга пошла к нему через зал по прямой, целеустремленная, сама поражаясь своей уверенности.
— Здравствуй, Гроган, — сказала, глядя снизу вверх. Узнает ли он ее? Она сильно изменилась с их последней встречи.
Он наклонился, разглядывая ее круглыми кошачьими глазами, лицо покрыто густой шерстью, и пахло от него тем запахом, который ни с чем не спутаешь — псиной.
Он осторожно понюхал Ингу и прорычал:
— Самка.. человеческая. Игрок. — На лице появилось подобие улыбки. — Сыграешь?
— Спасибо, Гроган. Сейчас не могу. Ты не знаешь, где Сэм?
Сказала, и сердце ухнуло вниз в ужасе — вдруг его здесь нет, вдруг опоздала?
— Я знаю про каждого в своем убежище! — Рыкнул Гроган, и Инга сообразила, что поставила вопрос так, будто сомневается в его, Грогана, способностях, и он теперь оскорблен.
— Извини, не хотела тебя обидеть. — Он смотрел, не мигая. — Покажи, где он, пожалуйста.
— Пойдем.
Шагая вслед за Гроганом по узкому коридору, глядя в его широкую, покрытую шерстью спину, Инга думала, что теперь, пожалуй, могла бы и сама найти тут дорогу. Прежде казалось, что эти коридоры прорыл безумный червяк, хаотично меняя направление. Теперь, стоило только захотеть и сосредоточиться, в голове возникла схема убежища, и ноги знали, куда идти, и покалыванием в пальцах отзывался очередной поворот. Основной коридор закручивался по спирали, от него отходили тупиковые отростки — комнаты, подобные той, в которой когда-то ночевали Сэм и Инга. Иногда основной коридор по радиусу пересекали дополнительные проходы, по которым можно было напрямую попасть на очередной виток спирали. Переплетение коридоров убежища оказалось примитивным лабиринтом, и пройти его можно было с легкостью. Интересно, что в центре лабиринта? Куда ведет спираль? «Неинтересно», звякнул шарик на шее. Интересно, как Сэм посмотрит и что скажет, а все остальное абсолютно неинтересно. Инга прикусила губу. Он нахмурится и будет ругаться, как обычно. Так что, если подумать, то и это неинтересно, потому что известно заранее. Ну и пусть. А я ему скажу, ты можешь кричать и ругаться, пожалуйста, я и возражать не буду, но ты не имел права оставлять меня, ведь мы договорились, что выйдем из Дома вместе. Нет, я ему скажу, когда ты ушел, у меня чувство было, будто у меня душу вынули и забрали, и так я теперь и живу: я — отдельно и душа — отдельно. Я скажу, когда я одна в коридорах, то так холодно, так страшно, я маленькая и глупая, я случайно наткнулась на Стражей, я такой ужас пережила, как ты мог, как ты мог...
— Пришли, — сказал Гроган.
Инга обошла его и увидела небольшой темный зал со столиками, похожий на тот, в котором они купили карту у вербовщика.
Сэм, сгорбившись, сидел один за столиком лицом к входу, но ничего не слышал и не видел, потому что сжимал в кулаке горлышко пузатой бутылки. Раскачивался из стороны в сторону, бессмысленно водил красными глазами, шевелил губами. Кто-то еще был в зале, какие-то люди, не разглядеть в мерцании зеленых огней, да и не надо.
Инга скрипнула зубами с досады, пальцы свела судорога. Как в тумане, она подняла руку, и беретта Кугуар выплюнула пулю, пропитанную едкой злостью.
Бутылка взорвалась, брызнули осколки, плеснула дымящаяся шепелевка. «Она—а», тянул детский хор в пустом актовом зале. «Она.. », с шелестом переплетались осенние ветви. «Она! Она! Она!», каркали вороны, кружась и с треском хлопая крыльями. «Она, она», брошенным котенком мяукала ночь. «Она хотела быть одна», простучали колеса проходящего поезда.
«Неправда! — хотела крикнуть Инга, — Я не хотела быть одна»!
Но крик умер в горле. Гроган сжал ее плечо так, что кости хрустнули и четыре заостренных когтя вонзились в кожу. Больно же, теперь шрамы останутся, пусти...
— Пистолет, — сердитый рык над ухом. — Брось.
Остатки шепелевки расползались по комнате, дымились, гасли, звуки стихали. Сэм поднял голову и посмотрел осмысленно. Недовольно посмотрел, насупившись, но Инга успела заметить, как мелькнули на его лице радость и облегчение.
Опустошенная, разжала ладонь, и беретта исчезла без следа.
— Извини, Гроган. Я не знаю, что на меня нашло.
Он выпустил ее плечо.
— Люди... — рыкнул презрительно. — Сэм, вот твоя самка. Научи ее держать себя в руках.
— Хорошо, я немедленно этим займусь, — серьезно ответил Сэм.
Гроган вышел из комнаты.
Инга на дрожащих ногах добралась до столика и рухнула на стул.
— Дивно выглядишь, — заявил Сэм. — Кожа черная, волосы белые. Такой контраст. Тебе идет.
— А зубы? Зубы белые?
— Белые. Глаза тоже белые, вытаращенные. — Сэм вытащил из рюкзака бинты, антисептик и обработал следы от когтей Грогана. — Надо, надо, не дергайся. Сиди смирно. Раз пришла. Так и знал, что за мной потащишься, но была надежда, что образумишься или заблудишься где-нибудь.
— Это ты заблудился. Ой!
— Все, все, уже все. Смотри, какая красивая повязочка получилась, мой тебе подарок на прощанье. Будь умницей и долго не находись в коридорах, сама понимаешь, ты вон какая впечатлительная, тебе долго нельзя, вон как за короткий срок тебя переколбасило, а если бы подольше задержалась, что бы было?
Так смотрел, без обычной своей насмешки, ласково, печально, что хотелось на шею ему броситься и заскулить: не пущу, мой, не отдам...
— Сэм! — она вскочила. — Сколько времени осталось? Где вербовщик? Пойдем к нему!
— Зачем?
— Пойдем, не тяни! Может, он откажется от контракта.
Он покачал головой.
— Вербовщики никогда не отказываются от контракта.
Инга потянула его за руку.
— Ну пойдем же!
Сэм встал, пожимая плечами, всем своим видом показывая, что не верит в успех ее затеи, но готов сделать так, как ей хочется. И от этой его покорной снисходительности еще хуже стало. Инга вынула стеклянный лабиринт и стиснула так, что грани впились в ладонь. Шарик крутился на одном месте, как волчок, внутренности лабиринта сотрясала дрожь.
Они прошли узким коридором и свернули в зал, который был точной копией предыдущего. Только посетитель тут был один. Отвернувшись от входа и навалившись на стол, сидел старик — вербовщик.
Инга подошла и заглянула ему в лицо. Лицо походило на пластмассовую маску, которую сунули в огонь, и она размягчилась, поплыла, вздулась пузырями. Левый глаз сползал на щеку, правый вращался на лбу, нос задрался, а бледные стариковские губы разошлись в ухмылке.
— У меня к тебе дело! — громко сказала Инга и протянула ему кубик. — Вот!
Он вздрогнул, дернул рукой, покрытой пигментными пятнами и седыми волосками. С трудом сфокусировал взгляд расползающихся глаз.
— Что?
— Предлагаю обмен. Вот это в обмен на контракт. — Она показала на Сэма. — Его контракт.
В прошлый раз ему понравился кубик. Понравился и в этот. Вербовщик облизал губы, вдруг вытянул тонкую руку, удлинившуюся, как шланг, схватил Сэма за запястье и вгляделся в утопленный в коже квадрат. Почмокал губами.
— Контракт стоит дороже. Если предложите что-то еще, готов обменять на карту.
— Мы у тебя уже купили одну карту! — зло выкрикнула Инга. — Фальшивую!
Слезы обожгли глаза, шарик пульсировал в лабиринте, комната вдруг дернулась вправо. Инга схватилась за стол.
— Не шали, — угрожающе сказал вербовщик.
— Пойдем, — Сэм вывел ее из комнаты. — Послушай меня. Ты теперь многое умеешь, ты справишься одна, найдешь дверь и вернешься домой.
Слезы текли по щекам, нос распух, губы кривились не хуже чем у вербовщика, а все равно было, не стыдно, все равно. Все заслонило чувство ужасной, невозможной потери.
— Сэ-эм! А контракт — это надолго?
— Не знаю, как получится.
— Как — не знаешь?
— А ты думаешь, я его смотрел? И не смотрел даже. Не до того было.
— Дурак! — Инга ударила его кулаком в грудь. — Дурак. Идиот.
Он не сопротивлялся. Тогда она сползла на пол и разревелась. Темные стены плыли, двоились и троились жуки—светляки, мягкий пол был теплым.
— Ну что ты ревешь? Лучше послушай. Не проводи много времени в коридорах, обязательно возвращайся в убежище. Ты найдешь дверь, я знаю. Найдешь дверь и попадешь домой, — потерянно бубнил Сэм, не понимая, что ее это ни капельки не утешает. Домой? Что такое домой? Она не помнит, она не хочет. Никакого домой не существует.
Из соседнего зала вышли люди и столпились в коридоре, о чем—то переговаривались неуверенными голосами, оглядывались.
Тяжело ступая и опираясь о стены, вышел старик—вербовщик. Сказал:
— Пойдемте за мной.
И пошаркал вперед. Люди потянулись следом.
Сэм скривился.
— Мне пора, — торопливо сказал Инге. Обнял, неловко ткнулся губами в мокрую щеку. И побежал за вербовщиком. — Эй, я здесь!
Инга прижала руку к щеке. Человеческая колонна медленно утягивалась за поворот. Сэм шел последним и виновато оглядывался. Пока не скрылся за поворотом.
Наревевшись, Инга вытерла слезы, сосредоточилась и побежала за ними.
Вербовщик вывел людей из убежища Грогана, в светлом холле с вращающимися лестницами выбрал невзрачную серенькую лестницу и повел в глубину коридоров Дома.
Инга следовала за ними на расстоянии, порой бежала другим коридором, чтобы не заметили. В странных восьмиугольных в сечении коридорах, широких и коротких, она чуть было не потеряла Сэма из виду. В этой части этажа навстречу шли посторонние люди, несли на спинах объемные мешки, смотрели устало и безучастно. Пространство вокруг них изгибалось, люди, как цепочка муравьев, шагали по стенам, по потолку. Чтобы не столкнуться с ними, Инга торопливо свернула в коридор, который показался ей параллельным, но повел куда—то в сторону. Она запаниковала и потеряла ориентацию, но быстро взяла себя в руки и вернулась обратно. Ей казалось, что она чувствует Сэма так, как слышишь во сне собственное дыхание, так, будто смотришь на старые детские фотографии, не узнаешь, не помнишь себя такую, но понимаешь, что это ты и есть. Она не могла его потерять. Это было невозможно.
Людей, с которыми шел Сэм, она догнала в чудных монументальных коридорах: мраморный скользкий пол, стены в каменной декоративной крошке, потолок из толстого стекла с разводами, а двери, наоборот, хлипкие, из фанеры, тянули нудные и тоскливые песни и располагались высоко над полом. То и дело попадались круглые белые светильники — «опасно, опасно!» звенело в ушах. Пространство уплотнялось, воздух был подобен желе, движения требовали все больше и больше усилий.
Она завернула за угол и увидела, как люди по одному забираются в дверь, которая находится высоко над полом. Им приходилось подтягиваться и ногами бить по стене, но никто никому не спешил помогать. Из распахнутой двери раздавались крики и ругань, и запах был какой-то дурной, непонятный.
Инга бежала вперед, преодолевая усиливающееся сопротивление коридора. Перед дверью оставались трое: грузный бородатый мужчина, женщина с высокой растрепанной прической и в нелепом длинном платье и Сэм. Мужчина подпрыгнул, ухватился за край и с трудом пролез в дверь.
Инга попыталась повернуть пространство коридора, чтобы двигаться хоть немного быстрее. Тяжелый коридор чуть-чуть повернулся вокруг своей оси, а Инга выбилась из сил.
Женщина в платье, смущаясь и потирая руки, что-то втолковывала Сэму. Наконец, он понял, что она пропускает его вперед. Зашвырнул рюкзак в дверь и пролез туда.
Инга до крови прикусила губу, рывком дернула пространство на себя. Круглые светильники угрожающе охнули, по стенам прокатилась жаркая волна. Коридор поддался, и Инга побежала по стене, покрытой колючей каменной крошкой.
Женщина зацепилась за край и скользила ногами по стене, платье мешало ей забраться, на тонких руках вздулись жилы. Кто-то дернул ее изнутри. Платье задралось, показались тощие ноги в синяках и ссадинах. Извиваясь, женщина вползла внутрь. Дверь скрипнула и начала закрываться.
Инга оттолкнулась от стены и прыгнула вперед, ввинчиваясь в плотное пространство. Вытянула руки и как выпущенная из лука стрела влетела в чужой, враждебный мир. Дверь захлопнулась, больно ударив по ногам.


Арена
Низкий потолок, кирпичные, не оштукатуренные стены, на полу хрустели осколки, обломки кирпичей, перекрученные куски железа, по углам свисали обрывки проводов. Тусклый свет сочился из забранных решеткой лампочек под потолком. Где-то капала вода, и этот однообразный звук нагонял тоску. Каменный мешок, а не комната. Достаточный для того, чтобы вместить восемь человек и заставить каждого чувствовать себя неуютно. Как ни садись, как ни устраивайся — все равно будешь на виду у остальных.
В углу, прижимаясь лопатками к стене, стояла высокая худая женщина в оборванном длинном платье, беспокойно оглядывалась и то и дело потирала локти, словно ей было холодно. Немного поодаль, на груде кирпичей сидел бородатый мужчина, сопел, кряхтел, чесал волосатую грудь, глубокомысленно разглядывал свои засаленные брюки, озабоченно цокал языком и копался в бороде. Женщина от его чмокающих звуков вздрагивала и брезгливо морщилась. Бородач косился на нее, ухмылялся, мотал головой и сплевывал.
На расстоянии вытянутой руки от бородача сидел парень в рваных джинсах и растянутом свитере. Его глаза были закрыты, а руки без устали шевелились, будто он собирал какую-то невидимую, только для него одного существующую вещь, привычными движениями складывал детали, вертел их в пальцах, поглаживал, крутил, а, собрав, разбирал и все начинал заново.
У противоположной стены спали, положив под голову походные мешки, два парня, одетых одинаково и, пожалуй, лучше всех в комнате вместе взятых — темная военная форма, чистая и немятая, блестящие пуговицы на лацканах пиджака и манжетах, крепкие ботинки. Они были коротко стрижены и небриты, спали спокойно, и казалось, что им уже давно не удавалось выспаться как следует.
Рядом с Ингой и Сэмом сидел кучерявый горбоносый мальчик в узких клетчатых брюках на подтяжках и потрепанной куртке, поглядывал в их сторону и ждал удобного случая, чтобы заговорить, но Сэм смотрел хмуро и недружелюбно, и мальчик не решался.
Инга и Сэм ели рацион П-2 из тюбиков. Инга шевелила во рту онемевшим языком и думала о рисе с овощами, о супе-мисо на курином бульоне, о жареной на углях рыбе. Мэгуми прекрасно готовила. Бедная Мэгуми. Время тянулось еле-еле, тусклые лампочки порой мигали и выключались, погрузив комнату в темноту. Попав сюда, сначала они все шарили по стенам, искали выход, теперь только ждали, когда о них вспомнят. Окружающее пространство было плотным, вещественным и каким-то... глухим, что ли. Казалось, что комната находится глубоко под землей и сверху давит плотная слежавшаяся масса. Каким он будет, этот новый чужой мир, и каким окажется неизвестный бог этого мира?
Она покосилась на Сэма. Он ужасно разозлился, когда увидел Ингу. Таким злым она его никогда не видела. Он разорался и высказал все, что о ней думает. А ей, как ни странно, было все равно. Слова, сказанные сгоряча, не имели никакого значения.
— Перестань, Сэм, — устало сказала она. Пробежка по сопротивляющемуся коридору измотала ее. — Перестань. Я здесь, и ты ничего не сможешь с этим поделать.
Тогда он надулся и перестал с ней разговаривать. Это было что-то новенькое. Обычно он и слова в себе не мог удержать. Инга искоса поглядывала, гадая, сколько он продержится.
Она скрутила пустой тюбик в трубочку и от нечего делать перевернула пространство. Со стороны выглядело так, будто смятый тюбик самостоятельно пляшет в воздухе. Сэм хмуро глянул и выбил пространство. Тюбик ударился о стену и покатился по полу.
Инга улыбнулась. Рацион П-2 размазывался по желудку, отдохнувшее тело наливалось силой, ей было спокойно и хорошо. Поглядела на свои коричневые руки. Она изменялась столько раз, что уже и не помнит. А Сэм изменяется мало. Светлые волосы, глубоко посаженные глаза, тонкие губы. Напоминает кого-то очень знакомого. Дернет плечом, повернет голову — где она это уже видела?
Неожиданная мысль пришла ей в голову.
— Сэм! А почему мы в чужом мире — и не забыли себя? Не стали другими?
Он фыркнул и нехотя ответил:
— Значит, это мир без погружения.
— Что?
Он ответил в своей прежней манере «я прошел семьдесят три коридора и все знаю, а ты мелкая, ничего не знаешь и знать не можешь».
— Есть миры, в которые, когда попадаешь, забываешь себя и начинаешь вести себя так, будто всегда там жил. Я их называю «мирами с погружением». Неприятная штука. Как будто другим человеком становишься. Но это значит, что мир более—менее безопасен. А бывает мир без погружения. Это плохо.
Да уж, в мире Храма Сэм, действительно, стал другим человеком. Пока Инге нравилось, что этот мир без погружения. Что бы она сейчас делала, если бы он опять перестал ее узнавать? Она вынула кубик, задумчиво заглянула в его стеклянные грани.
— Я не успела рассказать. Когда я была в коридорах одна, я встретила Стражей. — Руки похолодели при упоминании об этой встрече. — И ... со мной что-то случилось. Что-то изменилось...
— Когда я встретил Стражей, потом я нашел тебя, — буркнул Сэм. — Это многое изменило.
— Не могу понять... И вот я думаю... — шарик катился по третьему уровню — и вдруг возник на пятом, последнем. Инга перевернула кубик, и пятый уровень оказался первым. — Что такое Дом? Зачем он нужен? Ты говорил, что это переходное место между мирами. Я так не думаю. Нет никаких миров. На самом деле ничего нет. Каждый мир — это просто комната в Доме. Все, кто ищут в коридорах свою дверь, на самом деле ищут пустую комнату, белую комнату, как у Айки-сама, помнишь? Комнату, из которой они создадут свой мир! — она вдруг заметила, что кучерявый мальчик внимательно и напряженно ее слушает, и осеклась.
Сэм настороженно поглядывал на нее, как на ненормальную.
— На тебя эта игрушка плохо действует! — он попытался отнять кубик, но Инга опередила его, прижала кубик к груди и закрыла руками. — Мне все равно! Мне плевать на чужие миры! И плевать, как они получаются! Я хочу выйти из Дома и вернуться туда, откуда пришел. Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты уже не хочешь выйти из Дома! Тебе нравиться бродить по коридорам, открывать двери... Ты изменяешься, ты что-то там себе думаешь! Это опасно, понимаешь? Я предупреждаю, ты заблудишься!
Женщина в углу от его выкриков сморщилась, закрыла ладонями уши и затрясла головой. Бородач ухмыльнулся и принялся с удвоенной силой кашлять и почесываться. Странный парень собрал свою невидимую вещь, покрутил и снова принялся разбирать быстрыми уверенными движениями.
Выйти из Дома... Инга отодвинулась от Сэма, достала из кармана сложенную вчетверо красную бумажку, изгибы потерлись, прилипли невесть откуда взявшиеся крошки. Пять тысяч рублей, Хабаровск. Что такое Хабаровск? В памяти смутно всплывали лица Женьки, папы, будто нарисовали на стекле, а потом размазали мокрой тряпкой. А мама, как выглядела мама? Должна же быть у нее мама... Она хотела вернуться домой и что-то сделать. Что-то важное. Или оно только казалось важным?
— Этот проклятый Дом затягивает, — сказал Сэм. — Ты ходишь по коридорам и начинаешь думать, что тебе все по силам. Смотрите, я могу перевернуть мир! Смотрите, это не я прогибаюсь, а целый мир пляшет вокруг меня! Тебе это нравится, правда? Я тебя насквозь вижу, поняла? Все твои мысли — как на ладони!
Инга потерянно молчала. В одной ладони — красная пятитысячная, в другой — стеклянный лабиринт. Тянут в разные стороны. Сэм сбил ее, еще немного, и она бы все поняла, ей бы все открылось, а теперь она — будто лбом в закрытую дверь уперлась, а, может, это не дверь вовсе, а стена. Ну почему он не может просто помолчать?
— Почему ты меня никогда не слушаешь? — вздохнула она.
— Когда ты скажешь что-то стоящее, я послушаю.
— Сомневаюсь.
Она положила бумажку в карман, спрятала кубик в мешок на шее. В далеком мире Побережья Алла дала ей точно такой же кубик и сказала, что это пособие. Айка-сама сказала, что это игрушка. Сэм твердит, что кубик ничего не стоит. А старик-вербовщик явно считал кубик ценной вещью. Где-то там, в стеклянных недрах, там, где шарик бежит по привычному пути, скрывается ответ.
Раздался громкий щелчок, что-то зашипело. Все испуганно дернулись. На одной из стен включился огромный экран, на который прежде никто не обращал внимания. Появилось дрожащее черно-белое изображение, лицо пожилого мужчины, усталое, с отвисшими щеками и тяжелыми веками. Без интереса он глядел прямо перед собой.
Изображение отрегулировалось, стало четким. Мужчина кивнул кому-то за кадром и вдруг улыбнулся. И весь преобразился. Фальшивая молодость засияла в уголках глаз, щеки подтянулись, губы растянула приветственная улыбка.
— Игроки! — радостно сказал он. — Я обращаюсь к вам так, потому что теперь вы все становитесь игроками!
Люди в комнате зашевелились и стихли, напряженно уставившись на экран. Парни в форме проснулись, деловитые и собранные, будто и не спали вовсе.
— Говорят, что наша жизнь в наших руках. Но мы не придаем этим словам особого значения. — Камера взяла крупный план. Мужчина стоял напротив молодого парня и непринужденно держал в руке пистолет с пижонским длинным стволом. Парень заметно нервничал, потирал лоб и поправлял на себе одежду. У него был такой же пистолет, но это не придавало ему уверенности.
— Готовьтесь! — громко произнес кто-то, невидимый за кадром.
Мужчина поднял пистолет и прицелился. Парень, озираясь, попытался сделать тоже самое. Даже на плохом изображении было видно, что он дрожит.
— Стреляйте!
Раздался звук выстрела. Парень рухнул на пол, лицом вниз и застонал. Мужчина с улыбкой повернулся к камере. Его лицо снова оказалось в кадре, глаза лихорадочно и возбужденно блестели.
— В нашем благословенном мире каждый может убедиться, что его жизнь, действительно, находится в его руках. И только от вас зависит, сколько вам еще осталось прожить!
— Вот черт! — Сэм бился затылком о стену. — Мразь... Черт! Черт!
— Теперь внимание! — мужчина хлопнул в ладоши. — Вас здесь семь человек.
— Восемь, — Сэм бросил на Ингу злой взгляд.
— Заткнись, — посоветовала она ему.
— Сейчас вы выйдете на свою первую арену. Эта арена — начальный уровень, и потому не особо интересна. Но вполне годиться для таких новичков, как вы. Ваша задача проста — продержаться ровно час. Те, кому это удастся, будут переведены на следующий уровень. Все остальные — выбывают из игры! — Мужчина нахмурился. — Бывает, что кому-то наша игра не по нраву. И у кого-то хватает глупости сбежать из нашего увлекательного мира. Так вот, на этот случай я заранее скажу. Мне насрать, как и почему вы здесь оказались! Но вы заключили контракт и должны его отработать. Мы накажем каждого, кто попытается нас обмануть.
Изображение сменилось, на экране была людная городская площадь, какая-то неправильная, непривычная, здания со странными пропорциями, скошенные крыши. Инга не успела разглядеть, камера показала крупным планом пожилого мужчину, он бежал в толпе, спотыкался, толкал окружающих, нервно оглядывался. Вдруг заорал и вцепился в свое запястье, его трясло, глаза выкатились из глазниц, на губах появилась пена. От него отхлынули испуганные люди. Он упал лицом вниз и больше не шевелился.
Экран со щелчком погас.
Бородач зашелся в очередном приступе кашля. Женщина трясла головой и шептала: «Какой ужас, ужас...».
— Ну и дерьмо, — пробормотал Сэм, разглядывая свой квадратик контракта. — Что за дрянь они туда засадили? — Он вынул из рюкзака часы на тяжелом металлическом браслете, прижал к уху. — Вроде, ходят... черт знает. Надеюсь, в этом мире в часах по шестьдесят минут.
Остальные тоже готовились. Инга заметила, как женщина, причитая, тихонько вытащила из-под лохмотьев кухонный нож. Странный парень поднялся на ноги, по-прежнему не открывая глаз, он держал руки на уровне живота, и вдруг померещилось, что он держит огромное непонятное оружие, темной сталью поблескивают бока, подмигивает зрачок прицела. Голова поплыла, стало душно, жарко, Инга отвела взгляд, померещилось, показалось, ничего у него там нет.
— Сыграем, брат? — громко заявил парень в темной форме и засмеялся.
— Сыграем! — весело ответил второй.
Эти двое были единственными, кого не смущало происходящее. Они были бодры и предвкушали интересное развлечение. Один из них скользнул по Инге масляным взглядом и подмигнул. Она торопливо отвернулась.
— Сэм, — прошептала она, — что все это значит?
— Значит то, что тебе не надо было сюда лезть! — раздраженно ответил он. Он становился все более мрачным и сосредоточенным.
Часть стены со скрежетом и скрипом ушла вниз, и хлынули потоки яркого света. Сощурившись, прикрывая глаза руками, они вышли из комнаты. Снаружи был яркий свет, воздух, показавшийся свежим после сидения взаперти, зеленые деревья и кусты. Они были на пустом школьном дворе, впереди стояла школа, трехэтажное здание с выбитыми стеклами и черными по краям пробоинами в стенах. На лысом футбольном поле возвышались ржавые остовы ворот, вдалеке стояли турники, тоже ржавые и унылые. Несмотря на обильную зелень, пейзаж выглядел тоскливо и беспокойно. Хотелось бежать, нервно оглядываясь, к школе, ворваться в первый попавшийся класс, забаррикадировать дверь партами и не подходить к окнам.
Вдруг сверху грянула музыка, электронная, резкая, била по нервам, тревожила, торопила. Инга посмотрела наверх. Небо было ненастоящим. Вместо неба был высокий потолок, поддерживающие его стены были грязного серого оттенка.
— Игра началась! — захохотал парень в форме.
Его слова послужили сигналом. Все бросились врассыпную по футбольному полю. Женщина, придерживая длинное платье, неуклюже бежала к школе, за ней, мучаясь одышкой, спешил бородач.
Сэм дернул Ингу за руку, и они побежали в сторону, в кусты.
— Давай спрячемся в школе, — предложила Инга.
— Нельзя, это первое, где будут искать. Прижмут нас в угол. Надо двигаться, нельзя стоять на месте.
— Кто прижмет?
— А тебе не все ли равно? Тут ни одного нормального нет, все психи, баба сумасшедшая, а парень с пушкой — он просто так, со страху, все поубивает.
— С пушкой? — Они забрались в густые кусты и теперь быстро шли, отводя ветки, которые норовили хлестнуть по глазам. — Ты тоже видел, что у него в руках?
— Видел. Но больше всего мне не нравятся дезертиры из Семерки.
— Кто?
— Парни в форме. Это дезертиры из мира Семерка, не помнишь, что ли? Я же тебе рассказывал, голова твоя дырявая, ничего ты не помнишь. Там война идет. Иногда оттуда офицеры дезертируют. Только офицеры, потому что солдаты там оболванены до предела и сами ничего сделать не могут, даже в туалет строем ходят, ну а офицеры еще немного соображают. Но как только в коридорах оказываются, последние мозги теряют. Они считают, что выбрались из ада и им теперь все можно и ничего за это не будет. Поняла?
Он говорил резко и раздраженно, и у нее неприятно заскребло внутри. Ну да, помнится, рассказывал что-то Сэм про мир Семерка, и тюбики с едой у него оттуда, она помнит. С памятью опять творилось что-то неладное, воспоминания порезали, кусочки перемешали, и она теперь видит то один отрывок, то другой и плохо понимает, что к чему. Но она ведь в этом не виновата... Она отводила в сторону тонкие гибкие ветки, закрывала лицо ладонью. По пальцам вдруг потекло что-то липкое. Она пригляделась и заорала. Все пальцы были в крови.
Сэм обернулся, зажал ей рот ладонью и сердито зашипел:
— Чего ты орешь? Ну чего ты орешь?
Она показала пальцы.
— Кровь? Уже поранилась? Это не твоя, ты где-то испачкалась...
Инга уже и сама видела. Листья ближайшего куста перемазаны густой кровью, ветки обломаны, земля взрыта, словно тут боролись. Сэм наклонился, провел рукой по траве и поднял пистолет. Посмотрел на Ингу:
— Как думаешь, нас потому так долго не выпускали? Арена была занята предыдущими игроками, а потом убраться надо было...
Он кинул пистолет на землю. Инга, вздрагивая от отвращения, вытирала пальцы листьями.
Окружающее вдруг натянулось, истончилось, стало плоским. Перехватило горло, закололо в кончиках пальцев. Не осознавая, что делает, Инга раздвинула кусты и побрела обратно.
— Куда? — Сэм схватил ее за плечо, случайно сжал повязку, под которой тут же запульсировали следы от когтей Грогана. Она очнулась.
— Погоди, там что-то...
Позади было футбольное поле, а справа высилась школа. Оказалось, что двигаясь через кусты, они все равно подошли к ней. Воздух над футбольным полем выгнулся, пространство дрогнуло и прорвалось. Из ниоткуда спрыгнул парень в черно-сером маскировочном костюме, опустил на лицо щиток шлема, выхватил из кобуры на бедре пистолет и уверенно побежал к школе.
— Пригнись! — Сэм упал на землю и дернул Ингу. Она уткнулась носом в траву, ожидая, что кусты над головой сейчас прошьют выстрелы. Но все было тихо. Обошлось.
Она осторожно подняла голову. Черно-серая фигура, перебегая от дерева к дереву, приближалась к школе. Внезапно он замер, прислушался и, крадучись, пошел к ржавым турникам справа. Инга пригляделась и увидела, что там прячется странный парень с невидимым оружием в руках. Черно-серый подходил к нему все ближе, поднимал пистолет, неспешно прицеливался.
— А—а! — не выдержав, парень с криком выпрыгнул вперед, глаза зажмурены, в руках блестит металл, дергается прицел. — Не убоюсь я зла! Не убоюсь я зла!
Пистолет черно-серого тихо хлопнул. Парень перегнулся в пояснице и стал заваливаться набок, стреляя из своего странного оружия в потолок.
— Не убоюсь я зла!
Инга зажмурилась. Раздался еще один выстрел, контрольный. Она закрыла уши ладонями.
— Тише, тише, — непривычно ласково произнес Сэм. — Ну все уже, все закончилось. Он ушел.
— Куда?
— В школу. Через окно забрался.
— Сэм, — она взяла его за руку, — что это такое?
Он пожал плечами.
— Такой вот мир. Я думал, врут, а оказалось правда. Здесь играют в охотника и жертву. — Погладил ее по волосам. — Я не хотел, чтобы ты была здесь. Почему ты такая глупая?
Глаза предательски защипало. Стоит ему только посмотреть по-доброму, как ей хочется разреветься. Она потерла виски. Голова как в тумане.
— Это ужасно... Это хуже демонов. Ведь это люди, пусть и ненормальные, но живые. Давай уйдем отсюда! Я могу, я уверена, что смогу. Найду дверь, и мы выберемся.
— У меня контракт...
— Но я не хочу, слышишь? Я не хочу... — страх обернулся удавкой на горле, задушил слова.
Сэм провел пальцами по ее щеке, по губам, вытер слезы.
— Не бойся. Я все сделаю сам. Идем, нельзя стоять на месте.
Пошли через кусты подальше от школы. Инга постаралась успокоиться и унять дрожь в руках. Этот мир действовал на нервы, грохочущая музыка оглушала, в воздухе чудился тяжелый запах крови. Она вздрагивала, когда ветки касались голых ног, будто кто-то хотел схватить и утащить, затянуть под землю. Сжала кубик и почувствовала, как колотиться шарик в лабиринте.
Сэм вдруг замер. Навстречу из кустов шагнули двое. Дезертиры из мира Семерка. Первый держал автомат с коротким стволом, радостно заулыбался, увидев Ингу.
— А вот и вы! Я вас еще тогда заприметил, пацан и девчонка.
— Ребята, там черный игрок! — выпалила Инга. — Он убивает, мы для него как мишени. Нам всем нужно держаться вместе, тогда мы его одолеем!
— Брат, что за чушь она несет? — спросил автоматчик у своего друга.
Тот глупо хихикнул.
— Баба, что с нее взять? Удивительно, что она вообще разговаривает!
Инга растерянно переводила взгляд с одного на другого. Кажется, на их помощь рассчитывать не стоило.
— Целый час здесь торчать! — автоматчик масляными глазами разглядывая Ингу. — Девчонка вовремя подвернулась, да, брат?
Сэм молча задвинул Ингу за спину.
— Не бойся, девочка, мы будем нежными. А ты, пацан, как хочешь, по-плохому или по-хорошему? Если по-хорошему, то можешь посмотреть.
Сэм рыкнул и пошел на него, по-бычьи опустив голову. Дрожащая от ненависти, узкая и блестящая, катана возникла у него в руке, сверкнула, как молния. Автоматчик истошно заорал, какой-то предмет упал в траву. Округлившимися от ужаса глазами Инга смотрела и не понимала. Это была отрубленная по локоть рука, сжимающая автомат. Сэм двигался неумолимо, как смерч. Кровь брызнула на зеленые листья.
Второй парень выхватил из-за пояса нож. Сэм вдруг оказался совсем близко и с хрустом вогнал катану ему под ребра.
—А-а! — выдохнула Инга.
Мертвые обезображенные тела лежали на земле, истекали горячей кровью.
Сэм выдернул катану и обернулся к Инге. Его взгляд словно отбросил ее назад. Черты его лица заострились, глаза сузились, волосы темнели от корней к кончикам, и все равно он оставался пугающе, невозможно похожим на кого-то знакомого, близкого.
— Сейчас вспомню, вспомню... — не осознавая, шептала Инга.
— Ты чего так смотришь? — буркнул Сэм и вытер катану о футболку мертвого парня.
Тошнота встала поперек горла, Инга упала на колени и выблевала из себя серую кашицу питательного рациона.
Кусты вновь шевельнулись, дрогнули ветки, роняя с листьев тягучие капли крови. Все еще стоя на коленях, Инга вскинула правую руку, пальцы свело привычной судорогой, и не больно совсем, уже совсем не больно, радостно клацнул затвор — беретта Кугуар прицелилась на звук.
Сэм держал в вытянутой руке напряженную катану, скосил глаза на Ингу, улыбнулся одобрительно.
— Ребята... — из кустов шагнул кучерявый мальчик.
— Руки! — процедил Сэм. — Покажи.
Мальчик торопливо продемонстрировал пустые ладони, заискивающе улыбнулся. Сэм чуть расслабился.
Инга опустила пистолет. От запястья к локтю бежала горячая волна, беретта нетерпеливо трепетала, пули обиженно дрожали внутри, такой интересный мир, так хочется ему поддаться, окунуться с головой, ну почему так долго вынуждают держаться в стороне... Инга изумленно взглянула на оружие. Беретта, ее беретта Кугуар способна мыслить? Но через секунду поняла, что это были ее собственные мысли. Мир Арены был миром без погружения, он обращался к сознанию не напрямую, а окольными путями, вытягивал наружу животный страх перед уничтожением. Страх зажатого в угол зверя, которому уже нечего терять и который будет биться до последнего, и все равно, что будет потом. «Не убоюсь я зла!», кричал тот странный парень с невидимым оружием. А что делать, когда зло внутри тебя? Инга с трудом разжала пальцы, заставляя себя не обращать внимания на обиженное ворчание береты.
— Я Цифа! Я там, в отстойнике, рядом с вами все время сидел, — быстро говорил мальчик. — Ну ты крутой, приятель! Ты нереально крутой! Я видел, как ты этих отморозков положил!
Его черные глазки изумленно оглядывали катану:
— Что это?
— Ничего, — Сэм разжал пальцы, и катана пропала.
— Обалдеть! — взвизгнул Цифа. — Никогда такого не видел!
— У тебя кровь, — тихо сказала Инга, подходя. Ее пугали изменения, которые происходили в Сэме и в ней самой, но пока это не важно. Она сможет подумать об этом потом, когда они будут в безопасности. Действительно важно сейчас одно — у Сэма рваный порез на предплечье.
Сэм поморщился и скинул рюкзак.
— Давай быстрее. Перебинтуй и пойдем отсюда.
Она торопливо достала бинт и антисептик, мельком удивилась, что руки не дрожат и она совершенно спокойна, будто перевязывать чужие раны рядом с трупами для нее обычное дело.
— Ребята, возьмите меня с собой! — выпалил Цифа. — Вы как будто нормальные. И втроем будет легче.
— Отвали, — заявил Сэм, едва Инга успела что-то сказать. — Иди отсюда.
Инга затянула бинт. Он взял рюкзак.
— Уходим. А ты — не ходи за нами.
Цифа обиженно скривился.
— Почему ты его прогнал? Мы могли бы держаться вместе! И у нас было бы больше шансов! — прошептала Инга, продираясь через кусты. И прежде чем договорила, поняла, что скажет Сэм в ответ.
— А у него был бы отличный шанс выстрелить нам в спину.
Кажется, она начала понимать, почему от мира Арены стараются держаться подальше и люди попадают сюда в основном благодаря вербовщикам. Здесь никому нельзя доверять. Даже самому себе. Она с опаской посмотрела на Сэма, как он уверенно и бесшумно двигается, грациозно, как охотящийся зверь. Если с ним что-то пойдет не так, сможет ли она его остановить? Пальцы правой руки дрожали, их хотелось сжать в кулак и ощутить успокаивающую тяжесть береты. Она провела ладонью по глазам, ущипнула себя за щеку. В этом безумном мире вопрос следует ставить совершенно иначе. Сможет ли она остановить себя?
Кусты вдруг закончились, и они опять вышли к школе, но со стороны входа. Дверь покачивалась на одной петле, три бетонных ступеньки вели на крыльцо, а на ступенях лежала, неестественно вывернув ноги, женщина в длинном платье. По ее опущенной голове, спутанным волосам еще текла кровь, неприятно яркая в белом искусственном освещении.
Сэм посмотрел на часы — с начала игры прошло двадцать минут.
— Так... получается, остался я, Цифа и бородач.
— Сколько тебе нужно здесь находиться? — спросила Инга. — Ведь контракт не ограничивается одной игрой?
— Черт знает, — процедил он. — Кто только придумал этот мир? Найти бы его, подлеца, и хорошенько...
Шарик запрыгал в стеклянном лабиринте на шее, головоломка собралась, простая мысль расставила все по местам. Инга запустила пальцы в волосы и затрясла головой. Все верно, так оно и есть. И уж если выбирать, то выбирать меньшее зло. Лучше убить одного, чем многих.
— Сэм, послушай! Ты обещал послушать, если я скажу что-то дельное...
— Нашла время.
— Подожди! Нет никаких других миров, каждый мир — только комната в Доме.
— Ну? — недоверчиво произнес Сэм.
— И у каждой комнаты, у каждого мира есть свой хозяин. Тот, который сделал этот мир таким. Тот, для кого этот мир такой, как он хочет. — Инга в волнении достала стеклянный кубик. Шарик бился ровно и спокойно, будто подбадривал, будто говорил, держись, ты на верном пути. Перед глазами встала Айка-сама, заплаканная, прижимающая к горлу кинжал. — Помнишь, когда Айка-сама хотела убить себя, ее мир разрушался? Если убить хозяина мира, мир будет уничтожен. И твой контракт закончится!
Сэм беспокойно оглядывал Ингу, школу за ее спиной, вглядывался в окна. Казалось, он ее не слушает.
— Глупости. Быть такого не может.
Инга шумно выдохнула. Она ожидала, что Сэм так и ответит, скажет, что это ерунда и пустые бредни, что она ничего не понимает в Доме и понимать не может. Но все же она надеялась.
— Это правда, — тихо сказала она.
— Ну допустим. И кто тут, — он повел рукой и сморщился от боли в предплечье. — Кто тут хозяин? Мужик с экрана? Те уроды, кто наблюдает за игрой, а потом готовит арену к новой игре? Скажи! Я готов убить любого недоумка, одним больше, одним меньше!
Она вытерла вспотевшие ладони о шорты. Ей не нравится ни этот мир, ни то, что он с ними делает. Сэм словно сжатая пружина, готовая распрямиться в любой момент. И тогда, кто знает, что тогда произойдет? Нужно убираться из этого проклятого мира. Быстрее и любой ценой.
— Я попробую. Сэм! — Он недовольно обернулся. — Я не знаю, как это будет выглядеть со стороны, поэтому если что...
— Я тебя прикрою, — отрывисто бросил он.
Она кивнула и вгляделась в кубик. Шарик дернулся и запрыгал вверх—вниз, пол — потолок, пол — потолок. Легко сказать, я попробую... Инга втянула в себя искусственный воздух с тяжелым запахом крови и на выдохе вывернула пространство. Боль была такая, словно тысячи иголок вонзились в тело, из глаз полились слезы. Чужой неповоротливый мир сопротивлялся, она раскачивала его, как больной надоевший зуб во рту. Воздух стал шершавым и обдирал горло, грохочущая музыка обжигала холодом, волосы покрылись инеем. Как невесомый шелковый платок, мелькнуло воспоминание о том, как она поворачивала мир Храма, ласково, с нежностью и любовью. Проклятый, пугающий, залитый кровью мир Арены она не могла любить. Только ненавидеть. Но ненависть по своей силе ничем не уступала любви.
Она потянулась к школе и, не рассчитав, ударилась о стену, на зубах захрустела каменная крошка. Зарычала и с досады ударила наотмашь. Школа дрогнула, и Инга выскочила на следующий уровень. Как сквозь пелену тумана проступали очертания мира Арены, на который она смотрела сверху вниз. Она поморгала и поняла, что пелена — это слезы, застывшие на глазах. Захотела вытереть глаза — и тут выяснилось, что рук нет, да и глаз, собственно, тоже... Навалившийся страх сбросил ее вниз, Инга забарахталась, как щенок в луже. «Не бойся... Не бойся. Не бойся!» Если она сейчас это не сделает, то больше никогда не сделает. Сердце трепыхалось, боль прокатывалась по телу. Вот странно, тела нет, а боль есть, и это, пожалуй, было бы даже забавно, если бы не так больно, так страшно, так одиноко...
«Инга! Инга, держись!»
«Это Сэм», с облегчением поняла она и выровнялась, остановилась, зависла над школой. Постаралась успокоиться, насколько это возможно, и начала подъем.
Мир Арены своей структурой напоминал пчелиные соты — множество площадок—арен, соединенных между собой переходами в правильные шестиугольники. Арены были разнообразны, от простых, подобной той, с которой они начали, до сложных, заполненных ловушками и потайными ходами, огромных, где грохотали танки, взрывались ракеты класса «земля—воздух», где разворачивались космические сражения. Там игра шла по-крупному. Но в последнее время хозяин полюбил вот такие простые, примитивные арены, где человек боролся за жизнь с одним ножом или старым пистолетом. Он находил, что так интереснее и... изощреннее. Да, изощреннее.
Ингу обожгло жаром — хозяин был на их арене. Это его мысли, его чувства она считала с окружающего пространства. Она снова вернулась к школе, спустилась ниже. Должно быть, хозяин — это игрок в черно—сером маскировочном костюме и с удобным оружием. Она пригляделась. Вот бородач, он спрятался в одном из классов на первом этаже и думает, что это очень хорошее убежище, потому что, если кто-то войдет в дверь, он сможет сбежать через окно, а если кто-то влезет в окно, бородач успеет выбежать в дверь. Бородач ошибается, когда его найдет черный игрок, бородач ничего не успеет сделать. Вот Цифа, он в подвале, бежит по темному помещению с низким потолком, спотыкаясь о сломанные парты и стулья. Он решил, что будет прятаться здесь до конца игры. А вот и черный игрок, он выпрыгнул из окна на первом этажа и теперь идет вдоль стены. Скоро, очень скоро глупый самоуверенный бородач высунется в окно и будет обречен. Кто же тут хозяин? Все одинаково излучают страх, отчаяние и нетерпение, все хотят, чтобы эта пугающая игра быстрее закончилась, и уже все равно, каким образом. Инга бегло оглядела тех немногих, кто наблюдал за их игрой. Эти люди откровенно скучали, лениво поглядывали на мониторы и переговаривались односложными фразами. Пожалуй, единственным, кто получал удовольствие от происходящего, был черный игрок. Инга вглядывалась в него долгую секунду. Нет, не он. Еще немного, и ее охватит паника. Она не может найти хозяина, а время идет.
Она решилась, не раздумывая. Если бы задумалась, если бы начала взвешивать все «за» и «против», то не смогла бы это сделать. Инга вывернула свое сознание.
Против ожидания, боли не было. А может, и была, но она уже просто не воспринималась. Впрочем, это было неважно. Впервые Инга видела мир не таким, каким он казался, а таким, каким он был. И это потрясло ее до глубины души.
Она смогла удерживать себя в вывернутом сознании всего несколько секунд. А потом полетела вниз, назад, в свое тело, в блаженный покой и неведение.

— Убью гаденыша!
Вслед за этим раздался хруст.
Открыв глаза, Инга увидела, как Сэм со зверским перекошенным лицом ломает руку черному игроку.
— А—а! Падла!
Игрок вырвался и отшатнулся к кустам, сквозь разбитый щиток шлема видно белое лицо, широко открытый рот. Сэм пошел на него, заводя пустую руку для удара. Катана возникла послушно, как верная собака, и вонзилась в шею, в узкую полоску, незащищенную шлемом и костюмом. Смрад и жирный запах крови выплеснулся наружу.
Сэм торопливо подошел к Инге, волосы совершенно почернели, глаза сузились и налились красным. Быстро тронул ее тонкими горячими пальцами.
— Ты как? В порядке?
В порядке ли она? Руки дрожат, колени трясутся, челюсть ходит ходуном и зубы клацают, а так все в полном порядке. Черный игрок еще шевелился, издавал клокочущие звуки, пытался дотянуться до своего пистолета на земле, совсем рядом, ему только мешала сломанная рука...
Сэм ногой отшвырнул пистолет, поймал ее взгляд, с досадой дернул плечом.
— Ты кричала. Он пришел на твой крик.
Инга кивнула. Да—да, она ни в чем его не упрекает, она понимает, что так надо, так получилось, и все же она не готова, не была готова к тому, что Сэм так легко, с таким наслаждением будет рубить всех в капусту. Ведь можно было как-то иначе, припугнуть, что ли, чтобы он ушел, или еще как, ну я не знаю... Только не так!
— Ты узнала что-нибудь? Что молчишь?
Она посмотрела на школу. Окружающее было простым и схематичным. Деревья и кусты — просто торчащие из земли палки с листьями, школа — просто квадратная коробка, трава одинаково зеленая везде, асфальт гладкий, ровно серый, без выбоин и трещин. Когда смотришь прямо, вроде еще ничего, похоже на настоящее, а по сторонам — расплывается, смазывается, не разглядеть, словно детский рисунок, который поднесли слишком близко к глазам.
— Я убил охотника. Значит, игра закончена, а я — выиграл? Что ты молчишь? Скажи что-нибудь!
То, что с ним происходило, захватывало его все больше и больше. Внутри клокотала звериная ярость, он едва сдерживал возбуждение и нетерпение. Злился на Ингу, которая опять сковывала его, связывает одним своим присутствием, не дает с головой погрузиться в такой увлекательный мир. Ему нравилась эта арена и эта игра.
— Это Цифа, — выдавила Инга.
— Цифа? Этот хлюпик? — он презрительно скривился. — Ну что ж, это будет легче, чем я думал.
Импульсивный, резкий, он всегда таким был, а сейчас особенно.
— Сэм, постой...
Он пошел к открытой площадке, к мертвому телу на ступенях. Нетерпеливо оглянулся:
— Я быстро.
Инга с трудом поднялась на ноги, поплелась следом. Он был слишком уверен в себе, своей силе, ловкости и непобедимости. Это тревожило.
— Цифа! — заорал Сэм, перекрикивая грохочущую музыку. — Выходи! Я тебя вызываю!
Некоторое время ничего не происходило. Потом дверь школы распахнулась, и легкой уверенной походкой вышел Цифа.
Инга прижала к груди стеклянный кубик. Шарик бился внутри с такой силой, что, казалось, сейчас выскочит.
— Я тебя вызываю, ублюдок, — повторил Сэм.
Цифа, улыбаясь, спустился вниз.
— Новенький. Ты мне сразу понравился. Есть в тебе что-то такое, особенное.
Он смотрел на Сэма так, как дети смотрят на шоколадную зверушку, которой нужно наиграться вдоволь прежде чем съесть.
— Дерись давай.

Дальше

Назад